Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Пересечение пациентами лечебницы зала стукопредвкушения вызвало. На всех кроме, от страха обездвиженным за пределами стационара, точно умер от разрыва, смирительные подстепками на копчиках, узлы к поясу позади идущего, дружная галерея несуразных заключённых-лапочек. На всех наброшены казённые полушубки, у казённых шапок уши у щетины, кроме Исы. Поданный им почтовый без явного присутствия портальности. На сфенолите в нескольких абрис похожего, однако чрез невозможно поселить подопечных. В состоянии глубокой внутренней паники, не смея оставить вверенных без пригляда и не имея в обозримых кого-то, отвечал за вагоны, тем более кого-то, отвечал за почтовые, схватила у проезжавшего по перрону водовоза пальстаб, потом схватилась с самим водовозом, вступил в бой за имущество, прекратила схватку, пациенты разволновались и один начал плакать, заплатила водовозу за пользование, с условием, не потеряет из виду. Водовоз остался ждать, в то, балансируя на водоразделе платформы и клифа к рельсам, рубить почтовый, желая образовать подходящий для проникновения. Пациенты от громких ударов и лязга ещё сильнее, расторгли вереницу, плакали уже двое, прочие по сторонам и помалу, вероятно сами того не, разбредались. Сестру захлёстывало отчаяние, удары всё более соскальзывали не причиняя, то и дело озиралась на подопечных, сама прослезилась от ледяного и при очередном взгляде на пришлось оставить рубку, броситься сгонять в психогурт. Каждую секунду боялась, поезд тронется, они останутся здесь и погибнут, возвращаться в покинутую лечебницу не. Интердикт доктор, негласно запретили пациенты. Наконец водовоз взялся, сперва удостоверившись, ответственность за порчу казённого сестра на себя. Только совместил пальцы с продавленными в топорище, несколько пациентов к его бочке и стали отхлёбывать. Сестра бросилась отгонять, глядя вдаль, на локомотив, высматривая особенно яростный из, знаменовал отбытие. На входе в вокзал курил служитель железных, в серой шинели с красными погонами, задумчиво наблюдал, в почтовом дебатируется. Сестра было к нему с мольбой остудить пыл машиниста на какое бы то ни, но пациенты, лишь только она ослабила, опять к бочке, тут их заметил сам и с занесённым топором снова пошёл вступиться за своё. Не достигнув служителя метнулась обратно, покосившись на локомотив и утирая всё выступавшие, отогнала пациентов от, подогнала тех, разбрёлся, умолила водовоза возвратиться к устройству двери. В это время служитель в снег окурок, немедленно в том, запахнул шинель, поднял воротник, опустил и завязал под подбородком края форменной, неторопливым, но угрожающим стал нагнетать. Сестра пока этого не, силясь в кулаке разбредание, в особенности в сторону бочки, дым из трубы паровоза и оценку продвижения работ по устройству. Чем ближе к ним служитель, громче двое и норовили разойтись в, хоть неосознанно, остальные. Дорогу заступил Иса. Хоть вышел из состава вереницы, вышли из все, уничтожив суть слова в отношении, руки по-прежнему связаны за спиной, защитнику ничего не как боднуть служителя в грудь. От Иса тулуп, враг сбился с дыхания, но не утерял ультимативности, на несколько мгновений приостановился, однако стал ещё злее. Наотмашь Ису по лицу, от слетела шапка, видя, пациенты рассеялись ещё, двинулся к стоявшей у бочки водовоза сестре, только теперь заметила. Хладнокровно, в её положении, приближения, со всей ответственности бочку, опрокинула на ноги, хорошо внутрь пим, вокруг широким водостоем, медленно иератировать. В это водовоз закончил и обернулся к. Узрел крах понтона, утерю оксида и стоящего посреди всего ж/д-холуя. Побагровел, зиждителем, хоть перевёрнута в его и бросился, занося бердыш. Сестра не стала дожидаться чем у них всё, кинулась на посадку подопечных. Загнала плачущих, по одному тех, разбрёлся, в это дымосимптом. Сестра дикими по палестинам, ища Ису, решил пришибить в сшибке водовоза и келлермейстера, валялись в снегу, посредством совмещения мысков с боками служителя, из бедра торчал топор. Из вокзала полоскали шинели ещё несколько простукивателей, сестра Ису за связанные, потащила в первый класс. Вдалеке четыре монашки. У сестры времени обращать, галантно Ису в уже начавший движение почтовый, едва успела сама. На перроне остались кожух и малахай Исы – аллод лечебницы, придётся нести перед доктором. Сестра, не смотря на фордевинд чуть не из жути, голову через дыру в, смотрела как невредимые железоконторщики утаскивают обоих в вокзал. Мимо монашки с бантами шнурков на ключицах. Сестра несказанно им и ещё долго, пока поезд не начал медленный вольтфас, переобувались у места схватки. Оказались не в одиночестве. В дальнем от их входа гроулер конвертов с наполнением, оседлал развязный макабрист, флокуллы побеждают рыжиной кудельки, с любопытством сбившихся в кучу пациентов, отару инфантадо и издававших похожие. Сестра сильно при виде, поняла, не имеет права ошеломляться, протиснулась сквозь подопечных для сведѐния. Иеремия, приветливо рыжеинкогнито. Назвалась и сестра. Было хотела… Чрезвычайно разбежались вскоре преобразившись в череду среди, два или три особенно, вроде: «Кто вы такой?», «Как вы здесь очутились?», и «Вас что не заинтриговали топора снаружи, а если заинтриговали вы что, обратно на свою кучу, встретить там?», не успев определиться сообразила, чрез проделанный кое-что задувает, эффект становится нестерпим, начал поигрывать крайними из кучи Иеремии, отметила сестра, тоже с неудовольствием отметил. Проход устроенный водовозом уступал, шнырять мажордому, странно полагать, рубил в с эталонами из многочисленных уполномоченных комитетов империи, для деруньи в самый, из чего тампонозадрочку. Оттеснила подопечных в дальнюю, сколько позволял сугроб, посматривая на и посылая намёки, не плохо бы сойти со своего прессшпантрона, оказать, то и вообще принять на себя доминирование предприятием по возращению припёка. Ржавый невозмутимо то за пациентами, то на сестру и нижние пределы стога, то утыкался в складки, с некоторым недоумением сестра, из конверта. Вперившись в пересменку, на этапах одоления кучи несколько вскрытых и разбросанных без содержания. Господин Иеремия, сестра, нам, видимо, придётся как-то совладать с этой дырой… Намеренно многоточье. Видимо придётся, согласился Иеремия. В таком случае… Мадам, я не смогу заткнуть её своей задницей. После отповеди не сочла нужным, мадемуазель. Обретя ассистентаа в лице Исы, пациентов в тесный лимб, сами жались, пот с термодинамикой, безапелляционно откромсав от эпистол, с одного пожирнее тулуп, двойным спинослоем заткнула сколько ста̀тей, свела до оторванной форточки. По прошествии часа или около менялась с Исой, оба тулупа и шапку, сама нежиться к пациентам. Иеремия во всё время не в банде, время от времени вскрывал и почитывал, при скверном посыле из узких зарешёченных под верхним дребезжанием. К ночи пациенты сидели в погоне за компактностью, время от времени пьетировали, подвывали, не утратив охоту бормотать, Иса всякий, сестра хотела сменить, противился и зло смотрел на Иеремию, чем дальше, тем меньше внимания на их кодлу. В Туле и Орле короткие гемостазы, на обоих норовили взять приступом билетёры, как видно по телеграфу сообщено о карамболе на московской рельсотеррасе. Первый раз сестра и Иса отбивали ногами сующиеся головы, пока состав не тронулся. В Орле к полезли основательнее, с учётом тульского отпора. Иеремия нехотя слез, как будто заслышав шаги гонителей издали, пристроился. Когда внутрь вместо головы ружейный ствол, с перрона, как видела сестра, нацелились из кулеврины, наготове. Выхватил ружьё, сажать наружу, не заряжая новых и не перезаряжая. Прицеливался и жахал. Выстрелов около семидесяти, сестра отдохновение в подсчёте. Когда тронулся, Иеремия выкинул в дырку, сказавши, «оказал посильную», обратно на трон. После Орла Солькурск. Встречали доктор и Серафим с арбалетами, однако в Солькурске вокзальщики уже не той юрисдикции. Доктор большим знатоком арбалетов. Хороша та, если выламывать из тела, выдирает кусок мяса, а не ломается древком, в назидание по случаю и без. Большим знатоком арбалетных стрел, иные недалёкие лучники из леса болтами без внятных гаек. Зачем её вообще, когда она уже в теле? – сестра однажды. Что бы легче стягивать одежду. Сестре самой пришлось освоить арбалетно-болтовую и носить короткие панталоны из тетивы. Сноровисто вкладывала в желоб, поплёвывая в нужные места механизма, взводя все рычаги рывками. Должно быть во времена, с убитых стрелами стаскивали, таких ещё не выдумали, этот не переломится и под тяжестью взгляда верблюда, подумала. Учебный арбалет, отравленные ядом стрелы и просвечивающиеся мишени закуплены лечебницей, доктору стукнуло в голову исцелять Натана от страха посредством стрельбы по несанкционированным целям, колонна под Плевной, шпионское сборище у стен Варны, изобретатель сетки рабицы. Днём опять репетировали. Перевоплощённые за длинным верстаком на Мельпомене раком, молча поднимали и опускали стеклянные, из больничной столовой-ущерба. К премьере у доктора выпрошена глиняная. В центре кутил Серафим. Психитарическую голь порфирой с рукавами Пьеро, составлена по большей из простыней. Драматург, приходилось встревать и режиссёром-демиургом, приверженцем невидимосеквестированных репетиций, всё проговаривается и отметается каждый как в генеральный. Окрестил «Тайна вечери», играл Иисуса, роль Иуды после внутреннего тайного голосования Натану, проверенному адреналиновому артисту. Прочие безмолвными апостолами, несколько в меру апокрифических только у Карла и у Исы. В дни сочинения, много мучился с определением всех лингвистически-симеотических заскоков-жирных туш, на коих разворачиваться. Библейские вирши очень уж, чужие пальцы на ногах и тяжеловесны, обращённая в магометанство Луна. «Пийти от нея вси», «сие творите в моё воспоминание». С такими не будет живости-изумления, интереса-прозрения и конспиративной лёгкости. Семантика пропаганды и без того больше чем доступно обывателю осмысления, ещё и нагружать зрителя языком-издевательством над языком. Но с другой, раз взялся разыгрывать столь известную в узких библиофилов-пейсеносцев, будь добр соответствовать, повести «Нос» соответствовал нос. В конце концов, после долгих раздумий-унижений и терзаний при помощи тёрки для брюквы, нагибаний за мылом и наблюдений за полётами, вывел речи Христа и Иуды обоими, остановился на современном диалекте церковных подворотен. Он автор, значит волен как ему помстится, они бы ещё потребовали от него ознакомиться с первоисточником, они бы ещё стали доказывать ему, что существует нечто вроде первоисточника. Начиналось с того, Серафим-Христос объяснял ученикам смысл омовения ног не рабами, нанятыми за счёт пожертвований их секте, а им самим с помощью уксуса и средства от грибка, нейтрализовали друг друга. В этом есть величайшее смирение и кротость, именно так, но противоположным образом вы должны относиться друг к другу и узнавать друг друга по этому смирению и по любви к спиртным духам. Вы, омытые водой духовного учения из источника жизни теперь чисты как античные свиньи. Не все. Серафим знал, на самом деле, если применимо к библейским, Иисус и его ученики во время вечери возлежали как на привале схоластики, как будто уже покрестили в свою веру всех первосвященников с елеем вместо мозга, облокотившись на левую, правую оставляя свободной для накатывавшей волнами необходимости теребления, в своём решил рассадить как на фреске да Винчи, знал об этом деле уж точно побольше всяких Матфеев и Иоаннов Крестителей. Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст меня, торжественно и печально Серафим. Ученики по очереди спрашивать, не я ли, Господи? С особенным смыслом Натан-Иуда. Серафим научил, с каким лицом и интонацией должен обличаться, уже сводило судорогой лица. Ты сказал, Иисус. Заправил хлеб в вино, подал Иуде, сказал, что делаешь делай скорее, а то я сбегу. Иуда, отуманенный алчностью, не раскаялся и вышел из-за стола, покидая вечерю. Далее самое важное, но тут в репетицию вторгся доктор. На сегодня вынужден, хотя вы, как будто, ничем особо и не. Сегодня, если помните, о, что за оптимизм во мне взыграл под вечер, мы поминаем Арчибальда Дырявого. Об этом только Библиотека, примостился с краю стола, явно не иерусалимил с отдачей. Первым на ноги и первым вон, мимо ожидавшего других доктора, к флигелю несчастного и вырубленной бамбуковой роще-взлётной площадке душ пред. Так как умер, не то в Китае, не то в Тмутаракани времён Ратибора, не то ещё в какой-то криптопрогрессивной. Пошёл на это своими ногами со срезанными мозолями. Натан и Библиотека ибнами Арчибальда, в лечебнице замалчивалось, все трое древнюю фамилию-приговор Вуковар. Арчибальд худо-бедно разбирал ретивое болботание младшего, тот с удовольствием ведал ему переработанные до сличения со всем истории-фрагменты философии вечного чтения. Один Библиотека и огорчился. Доктор более трудностей с полицией, способ очень импозантен, могли счесть за душегубство. Не сочли, авторитет покойного благотворителя и после смерти, ещё одно лицемерие здешних, в виду не лечебница, устроителей, продолжал выситься защитной кругом всей. Натан отца не слишком или не слишком. Погребли тут же, на обыкновенном другие мертвецы скверно к самоубийцам, во время неупокоенности чинят издевательства и Библиотека поднял большой скандал, непрестанно отираясь под дверью докторского, чувствуя, внутри помимо прочих респектабельных вопросов решается о картографии ям. На дворе непогодилось, на дне Океана Бурь. Скверная нравом осень всё норовила излить дожди-облегчение пузыря, растянуть те от второго завтрака до бывшего не у всех полдника, дожидаясь, когда случится у всех, высыпая не землю не честные ливни, морось-расхождение с плесенью. Могилу Арчибальда – треугольный земляной холм с простым деревянным в изголовье, обступили недоумённые, сестра мявшая чёрную косынку, доктор-франт по случаю и вытянувшийся из своей каморки сторож, великий нелюбитель общества и взглядов. Когда все, слово было взять отчаянный терапевт, уже и прокашлялся, будто снова за мысленную контору-продвижение психиатрических хворей, перебил Библиотека-лингвистический варвар. Он в последние минуты перед боем очень, не находя себе немедленного спального места, ладони вскрылись испариной, глаза блуждали по лицам собравшихся, то ли поддержки, то ли сочувствия. Библиотека хотел. Дал понять с ясностью грабителя банков, в то же в духе оратора набившего рот голышами …умер от нас сказал скорбим. Сам понимал, несёт свою обыкновенную, сильно краснел, мучительно кулаки, взялся пальцами придерживать губы, один поместил в рот и прижал язык. Терпеливо ждали и смотрели на несчастного, но не один, едкий Серафим, не смел, ему явился иной угол зрения, вопрос в духе последнего человека: можно ли вообразить картину печальнее? В углу захолустного сада похоронен погибший в мучениях по своей воле и из ложных убеждений. Самый противный из дождей, осенняя умерла, кучка сумасшедших с недовольной жизнью женщиной, патологическим доктором и не выходящим наружу сторожем, паренталируют. Личину весталки, вообще не умеет, но любил покойного более остальных. Сказанным прочим плевать, даже собственному небастардному. Библиотека продолжал инквизицию. …я всегда помнить хранить о тебе и душе был верным и относился и терпением спокойно тебя забуду. Замолчал, все продолжали молчать, с высокого ветвления чёрная ворона-благовестница.